Новости – Общество
Общество
Принять гнев на себя
Ольга Дудина. Фото: Олег Зурман.
Как не возненавидеть все на свете, если ты женщина и работаешь участковым
21 января, 2015 12:02
12 мин
«Хрупких женщин в полиции не бывает», — убеждает меня симпатичная Ольга Дудина. Ей 29 лет, она носит капитанские звезды и служит участковым. Принято считать, что работа в этой должности одна из самых сложных в МВД. И больше подходит для мужчин, так как требует запредельной выносливости и стальных нервов. Это необходимый минимум, и Ольга им обладает. Обратная сторона службы: притупленное чувство жалости, подпорченный характер и некоторая неустроенность в личной жизни. Корреспондент «Русской планеты» провел день в компании с калининградской участковой.
Немного бессмысленно
– Дайте мне б..ть, пистолет, я застрелюсь! — театрально вскрикивает Саня, пятидесятилетний лысый мужик в серой футболке и синих спортивных штанах. Место действия — квартира на втором этаже панельной пятиэтажки в пригороде Калининграда. Сегодня Саня в очередной раз напился. Он мечется по квартире в поисках какой-то трости, расталкивая родственниц и истошно матерясь.
– Ты сперва заработай деньги на него, потом стреляйся. А то привык за счет матери и тетки жить. Все ему — на халяву. Так, любой дурак может, — с горечью в голосе отвечает Сане мать.
– Так я ведь не дурак, — ехидничает Саня. Он — вор-рецидивист. Четверть своей жизни провел за решеткой. После последней отсидки пытался работать, но из-за пагубного пристрастия к алкоголю его через полгода уволили. С тех пор он сидит на шее у родственниц.
Ольга Дудина приехала укрощать дебошира. Вместе с ней — два «пэпээсника»: на тот случай, если Саня, вдруг, начнет махать кулаками.
– Закрой рот и сиди спокойно! — вынуждено грубит Ольга. К вежливости бывший зек совершенно не восприимчив. А вот повелительный тон капитана полиции действует на мужика отрезвляюще. Он садится за кухонный стол, и на некоторое время умолкает, уставившись на холодильник.
Пользуясь наступившим затишьем, Ольга опрашивает мать.
– Вы посмотрите, что он творит: с палкой на нас бросается. Посадите его хоть на некоторое время! — причитает пенсионерка.
– Он бил вас?
– Нет. Ну, как, схватил вот за руку, — демонстрирует старушка кровоподтек на левом предплечье, — Он же днем пьет, а по ночам орет и буянит. Перед соседями стыдно показываться.
– Воровал?
– Деньги воровал.
– Почему заявление не пишите?
– А толку? — рассеяно говорит пенсионерка.
– Действительно, х..и толку? — самодовольно подает голос Саня.
– Тебя я еще забыла спросить! Собирайся, на выход, — командует участковая.
В протоколе Ольга запишет: мелкое хулиганство. Заторможено переступая с ноги на ногу, будто в темноте, Саня под руку с одним из пэпэсников пересекает залитый солнцем двор и садится в серый уазик. Следующие двадцать четыре часа он проведет в спецприемнике, а потом опять вернется домой.
– Толк на самом деле есть, — говорит мне Ольга на улице. — Заявление — первый шаг на пути к уголовному делу. А доказать причастность к краже и посадить мужика при его репутации, труда не составит. Только вот мать этого явно не желает.
– Почему? — спрашиваю я.
– Да кто же знает. Хотя, наверное, ее можно понять: сына ей по-матерински жалко, при всем его пофигизме и неадекватности — предполагает Ольга, сама детей не имеющая.
– А тебе не кажется, что ты зря все это делаешь?
– Иногда работа действительно немного обессмысливается. Например, бывает, что мы находим украденную вещь и того, кто ее похитил, но владелец почему-то не хочет связываться с полицией. Логика такая: если сами ничего не нарушили, то зачем им потом ездить на допросы, по повесткам являться. Вообще частенько люди безразличие проявляют, даже, несмотря на то, что им помогли. То есть эта работа проделана, но ее как бы и не существует, потому что дело уголовное так и не возбуждают из-за отсутствия на это воли у потерпевшего. Или вот случай с этим дебоширом: злость берет, от того, что он опять продолжит буянить. Есть, конечно, малый шанс, что возвращаться в изолятор он больше не захочет, возьмется за голову и перестанет добивать своими выходками родственниц, но это маловероятно. Визит участкового действует, в случае если человек не законченный злодей, а так, единично побуянил — похулиганил. Одного раза общения с полицией такому товарищу, по идее, хватит, чтобы не повторять проступков.
– А если не хватит?
– Тогда я приду к нему снова.
Нянька жесткая и замкнутая
В полиции Ольга служит уже восемь с половиной лет. Начинала в уголовном розыске, участковой работает последние полтора.
– Почему решила жизнь с полицией связать? Не знаю. Каких-то особых причин не было. Не помню, какие мысли были в голове, когда я в институт МВД поступала, но выбор был сознательный. Наверное, сказалось то, что у меня папа милиционер, который отчасти и был моим ориентиром при выборе профессии. Учиться нравилось, а после выпуска я долго не раздумывала. На тот момент казалось, что в полиции служить — очень интересно, — рассказывает участковая.
– Сейчас также интересно?
– Ага, — отвечает она. — Ну, может не так, как раньше, потому, что больше бумажной работы стало. Заполнение рапортов, протоколов и прочей документации это процентов сорок моей работы.
Остальные шестьдесят — решение проблем населения. А оно жалуется на все на свете: на запах стирального порошка в подъезде, на детей, которые слишком громко играют под окнами, на то, что трубы прорвало, на соседа — гомосексуалиста.
Последнее обращение привело нас с Ольгой в квартиру к полной пятидесятилетней женщине в бордовом халате. На шкафу в прихожей висит портрет Есенина с трубкой во рту. Поэт с интересом следит за разговором.
– Сосед у меня нетрадиционно ориентированный, сделайте с ним что-нибудь, — тяжело дыша, убеждает Ольгу дама.
– Что, простите? — переспрашивает ее участковая. — Вы же в заявлении указали, что он пьет, и по ночам спать мешает.
– Ну, может, выпивает иногда. Но главное, что он не совсем нормальный в половом отношении, заведите дело на него или протокол составьте, — требует женщина.
– За это к ответственности не привлекают, — объясняет Ольга.
– Что совсем? — разочарованно вздыхает дама.
– Да, — отвечает участковая. А затем дотошно, минут двадцать, разжевывает ей уголовный и административный кодекс, поясняя, что в гомосексуализме нет ничего криминального. Женщина, кажется, довольна. Но не столько ответом, а тем, что к ней проявил внимание представитель власти. Ольга в этот момент похожа на няньку, которая увещевает капризного ребенка.
– Если не нянчиться, то люди начнут решать свои проблемы самостоятельно и не всегда цивилизованно. Лучше я гнев человека приму на себя, успокою его как-то, чем он пойдет дверь в квартире ненавистного соседа сожжет, стекла в машине выбьет или поколотит его. Ну, вот представь себе человека: у него несколько детей, он потерял работу, ну что ему радоваться что ли? Он начинает злиться на весь мир. Речь не идет даже о маргиналах каких-то, пьянствующих. А об обычных людях, попавших в затруднительное положение. Без вмешательства участковых может иногда и до серьезных преступлений доходить, — говорит Дудина.
От бесконечных людей, которых со всеми своими заморочками переваривает по долгу службы Оля, другой на ее месте, скорее всего, заработал бы язву и стал мизантропом. Капитан полиции отмечает, что ей это пока не грозит.
– Я уже привыкла. В какой-то степени весь этот, с точки зрения незаинтересованного наблюдателя, бытовой ад, для меня стал нормой.
– И что, человечество тебя вообще не бесит? — спрашиваю я.
– Иногда, — улыбается она. — Впрочем, у меня есть хорошие методы для восстановления душевного равновесия.
– Какие?
– Сажусь за руль своей машины и бесцельно катаюсь по городу. Это очень умиротворяет. А еще я книжки читать люблю, художественную литературу. Вот недавно «На западном фронте без перемен» Ремарка прочла. Другое дело, что работа в органах меня, конечно, сильно изменила. Характер — не сахар: стала более жесткой, резкой и замкнутой.
– А какой хочется быть?
– Ну, может, чуть более ласковой и покладистой.
– Мужчинам тяжело с тобой? Характер у тебя, как ты говоришь, — не сахар, да и график работы суровый. На личную жизнь время остается?
– Я была замужем. Супруг — инженер, особых претензий не предъявлял. Но вообще людям тяжеловато жить с полицейским. Со мной ведь ничего особо не спланируешь. Не можешь человеку даже дать определенный ответ о том, когда придешь домой. Из-за этого — обиды частые. Для гражданского человека вообще непонятно, как ты так по звонку в шесть утра уходишь куда-то. Синхронизировать графики практически невозможно. Но к работе не ревновал.
Атрофированная жалость
Раскаленный солнцем черный уазик несет нас в поселок Космодемьянского, к очередному неблагополучному пункту. Там девушку поколотил бойфренд. В салоне душно и пахнет бензином. За рулем — белокурый Паша.
– Район Б-13! — намекая на французский боевик, шутит он, уточнив у Ольги конечный пункт назначения. А затем совершенно серьезно рассказывает, что лет семь-восемь назад здесь «творился нехилый беспредел». Чтобы снизить преступность дважды в месяц в поселок отправляли ОМОН. Небезуспешно — из пригорода фактически исчезли воры, грабители и наркоманы.
– Слушай, а тебе, случалось применять физическую силу, это ведь не совсем женское дело, — интересуюсь я у Ольги.
– В принципе, не приходилось. Строптивые попадаются, конечно, но, слов обычно вполне достаточно, чтобы человек понял, в чем он не прав, и почему. Внушать страх и ужас в человека, если потребуется, тоже умею, — оборачивается она ко мне с улыбкой. Оля, по ее же словам, никогда не была хрупкой девушкой и психологически готова к встрече с любыми отморозками.
Заходим в квартиру. Внутри хаос: на грязном полу разбросаны какие-то вещи, бутылки и бычки. Наташе, пострадавшей девушке, двадцать пять лет, хотя выглядит она на все сорок. На лице у нее крупная гематома, на руках пожелтевшие синяки. В полицию позвонила бабушка Наташи, сама нередко страдающая от буйного характера внучкиного парня.
Предложение Ольги заявить о побоях и тем самым избавить себя от регулярно приходящего в ярость бойфренда, жертва отклоняет. На все вопросы и замечания полицейского Наташа огрызается, а бабке велит помалкивать.
– Ну и как ты думаешь, почему она до сих пор ничего не предприняла, — проверяет меня на сообразительность участковая.
– Почему?
– Так вот если хахаля ее посадят, не с кем пить будет! Скучно ей будет! — не скрывает своего раздражения Ольга.
– Я смотрю, тебе ее совсем не жалко.
– В мире, где ты чуть ли не каждый день видишь, как люди своими руками себя медленно убивают, сознательно отказываясь от помощи, это чувство может быстро атрофироваться. Кто бы меня пожалел? — объясняет Оля.
– А надо?
Ольга закуривает сигарету, оставляя мой вопрос без ответа, и задумчиво смотрит на зеленоватые бутылочные осколки на тротуаре.
– Слушай, Оль, ты чувствуешь себя счастливой?
– Не сегодня, — иронизирует она. — Знаешь, для счастья мне, как нормальной женщине не хватает ребенка. В личной жизни устроиться надо бы. И еще собаку завести, бигля очень хочу.
– Так, что тебе мешает все это организовать?
– Работа. Но менять ее я не планирую. Хотя бы потому, что с ней я чувствую себя небесполезной.
***
Утопающее в зелени садовое товарищество где-то на окраине Калининграда. Вечереет. Ни Паша, ни Оля, ни я долго не можем разобраться в здешней нумерации домов. А когда все-таки находим нужный, дверь так никто и не открывает.
– Ну, вот — приехали! Знала же что, нечего тут ловить, чего поперлись? Заводи машину, че сидишь, — резко обращается она к Паше, будто он виноват, в том, что мы сорок минут вхолостую ходили по дачам, и со всей силы захлопывает дверь. А потом поворачивается ко мне:
– Хрупких женщин в полиции не бывает, бывают злые и уставшие.
поддержать проект
Подпишитесь на «Русскую Планету» в Яндекс.Новостях
Яндекс.Новости
